Актриса, отсидевшая два срока в тюрьме, - о самой большой утрате, родном городе, зрителях и истоках жизнелюбия.
Две встречи
О Марине Клещевой заговорили много и шумно года четыре назад. Самобытная актриса из провинциального Серпухова, к тому же имеющая опыт нахождения в местах не столь отдаленных в течение 11 лет, стала глотком свежего воздуха для искушенной столичной публики, а ее спектакль-исповедь «Лир-Клещ» - украшением репертуара первого московского документального «Театра.doc».
На первое интервью с Мариной в 2016-м мы собирались с некоторым трепетом. Думалось, что две «ходки» проводят некую черту, за которую несидевшему трудно заглянуть. Возможно, отчасти это и так, но Марина оказалась таким искренним, открытым и думающим человеком, что интервью с ней стало одним из самых откровенных и глубоких.
По публикациям в соцсетях мы знали, что в минувшем году Марине Клещевой выпали тяжелые испытания. Был убит ее единственный сын Алексей. Предлагая новое интервью, готовились к отказу. Но она согласилась. При встрече сразу бросилось в глаза, как похудела Клещева.
- Это из-за болезни, - объяснила она. - У меня же диабет нашли год назад. Сахар был 33. И из-за этого печень пострадала. Мне плохо было все время. Думаю, еще нахождение рядом с домом съяновской свалки повлияло. От меня до нее – километров пять. Я же дом строю. Правда, теперь не знаю, как справлюсь одна. Сына-то у меня убили...
- Суда еще не было?
- Первый суд – 26-го марта. Обязательно поеду. Я должна это увидеть, кто бы что мне ни говорил. Поеду на первый суд и на последний. Должна сделать так, чтобы он сидел.
- Знаете, что за человек – убийца?
- Я его не видела, знаю, что у него родители выпивающие. Ему 22, он уже был судим за кражу, потом как-то обошел наказание. То есть человек топчет себе дорогу уверенно. Мне-то это все знакомо. Вот и закончилось убийством, и убийством довольно жестоким. Да, Леша, сын, был выпимши, не мог сопротивляться. А тот его коленом к земле прижал и душил. Там большая площадь примятой травы. Леша же в армии служил, тогда еще два года, он крепкий парень был. Ходил, калымил по строительству, мне помогал. Не слабый парень был. Если б сын упал, ударился, или он ему ударил куда-то не туда, я бы поняла – это мужская драка. Но стоять коленом на пьяном теле, которое пытается из-под тебя вылезти... Меня в жизни душили, я знаю, что такое задыхаться. Притом, что у меня восприятие актерское, я этот так прочувствовала... Это медленная смерть, когда ты понимаешь, что ты умираешь.
- Из-за чего произошел конфликт, так и осталось тайной?
- До конца не ясно. Сын мой тоже бывает не подарком, хотя он добрейший парень. Он может спровоцировать. Свидетели утверждают, что, когда они шли, сын говорил им «воры». Может, он имел в виду, что в этих Селенках все воруют. Может, из-за этого и скандал начался – не знаю. Но мой сынок был любитель высказывать правду, может, в этом хотел быть похож на меня. Я ему говорила: «Леша, ты не сможешь так, как я». А он обижался: «Мама, ты меня недооцениваешь». Я же пыталась его уберечь, потому что надо знать, когда говорить и как. А ему казалось, что он обалденный. Но в этом-то он и был хорош, Лешка. Он был хорошим человеком, честным. Я никогда не боялась, что рубль пропадет в кармане. Я очень была рада, что у меня такой сын.
- Было ли в этот день какое-то предчувствие?
- Нет, не было ничего. Хотя не с легким сердцем отпускала. Он в этот город поехал второй раз. Я была в этих Селенках, где его убили. Эта деревня очень жесткая и деградирующая, как я поняла. Глухое село, там магазины, которых мы здесь уже не видим, пьянство. В ЗАГСЕ мы никак не могли распечатать свидетельство о смерти – у них компьютер зависал. В итоге сделали рукописное свидетельство...
«Можно жить в 48 раз интереснее»
- Как, в чем вы смогли найти опору после утраты?
- Опоры, как таковой, нет. Просто очень много людей просят, чтобы я жила. Руки опускались и опустились. Но не дали мне люди совсем их опустить. Такая мощная поддержка...
Я играла спектакль, а на следующий день должна была ехать за сыном. Меня отговаривали выходить на сцену, но я сказала – буду играть. Не знаю, что получилось, не читала рецензии на тот спектакль. Если кто-то пытался подойти, обнять, я огрызалась: «Не надо меня обнимать».
Вообще, у меня эта полоса началась 1 апреля прошлого года, когда умер наш худрук Михаил Угаров. Это был шок для театра, это ужасная потеря. Через 45 дней умерла, я могу ее прям смело назвать... моя мама, его жена Лена. Они вместе создавали этот театр, благодаря Лене я там оказалась, и все эти годы она вела меня. Театр не бюджетный, независимый, Миша преподавал, а Лена писала сценарии, и эти деньги они отдавали актерам. Лена – это огромное солнце, которое очень многих обогревало. У Миши остановилось сердце, а Лена, я думаю, просто не смогла жить без него. Хотя даже в день смерти я не знала, что ее отвезли в больницу, она оттуда писала ребятам, что все у нас будет хорошо, давала указания, успокаивала...
- «Театр. doc» осиротел.
- Полностью. Нам тут же отказали в аренде. Это был жилой дом, наверное, не всем нравилось, что мы занимаем место. До сих пор мы – практически без помещения. Мы работаем по разным площадкам, которые нас любят и принимают. Но театр жив, спектакли играются, появляются новые. У меня в проекте – спектакль «Большесрочница». Я его задумала, хотя нет, не задумала. Это рождается на ходу. Я общалась с девчонками в Интернете, с теми, с которыми мы находились в Орле. Меня три судьбы очень зацепили, у которых сроки были 19, 15 лет...
- Это убийства?
- Там и убийство, и другие статьи. Но, понимаешь, в основном же все равно рулят мужики. Женщина оказывается рядом с любимым или еще что-то. Эти женщины прошли все. И они вышли в 40 лет, и сумели освоиться в жизни. Они работают, одна родила детей. Меня все время волнует адаптация. Я не говорю про тех, для кого уголовная среда стала родной. Я о тех, кто хочет вернуться, кто не знал другой жизни, как я, например. У меня мечта сделать труппу из тех, кто освободился. Конечно, с выбором великим, смотреть, кто действительно хочет. И спектакль об этом. Девочки все дистанционно получили медицинское образование. Одна делает массажи, другая волосы наращивает, у третьей еще ребеночек маленький, но она, глядя на тех, тоже хочет начать свое дело. Потому что, когда дело свое, никто не будет выяснять, сколько ты отсидела. Я брала интервью, ездила в Кострому, в Обнинск и в Брянск.
- Ты будешь играть в этом спектакле?
- Я не хочу играть, я очень устала рассказывать о себе. Наверное, надо переходить на другой этап, уровень. Хватит уже рассказывать, как я сидела-пересидела. Конечно, благодаря этому я сама для себя стала психологом. Я поняла, что можно жить по-другому, интересней в 48 раз. И пусть у меня редкие спектакли, и зарплаты у нас совершенно практически нет... Я еще играю на Таганке, иногда снимаюсь, и таким образом зарабатываю на жизнь. Мне кажется, мы слишком утопли в материальном, от этого стерлись все чувства.
«Коробит местная власть»
- Какие у вас отношения с родным городом?
- Серпухов меня не очень принимает. Я сюда пыталась привезти совершенно не политические спектакли нашего театра, мне говорили: «Да, это здорово, очень здорово, но нас уволят». Этот страх, в котором живут люди, это ужасно. Очень хочется, чтобы они перестали бояться.
Многое коробит в Серпухове. Вот свалка, например. Я ее не всегда чувствую, но иногда такая вонища. Я из Москвы приезжаю сюда – как будто с воздуха захожу в вонючую квартиру. Чиновники наши коробят, вот это присоединение района к городу. Я понимаю, если б город процветал. А то город не могут осилить, куда вы прилепили такую территорию? Лекарственное обеспечение. Я как диабетик столкнулась с этой проблемой – нет лекарств. Звонила в Минздрав на Горячую линию. Мне там сказали: вы отнесите свои рецепты в поликлинику, когда поступит лекарство, вам позвонят. Мне-то терять нечего в этой жизни, совершенно. Но есть ведь бабушки, дедушки, которые и с лекарствами на ладан дышат, а без них вообще могут загнуться.
Это я такая, со стержнем – он позволяет нам жить и двигаться, когда вокруг все валится. Меня волнуют судьбы других людей. Я полежала уже в больнице с женщинами, у которых есть дети, и при этом диабет в страшной форме. Это ужасно, а тем более, когда нет лекарств. Мне так и не перезвонили. Женщина в аптеке начала повышать на меня голос. Это плохо. Она стала спрашивать, какие у меня льготы – федеральные или региональные. Почему я это должна знать? Я не выдержала и тоже подняла на нее голос. Она поняла, что борщит и объяснила, где посмотреть информацию в рецепте. Оказалось, я регионал, и лекарств нет. Мне еще друзья помогают, а кому-то вообще никто. А препарат стоит 300 рублей – для кого-то много.
- Вы пишете об этих наблюдениях, переживаниях?
- Я сейчас не могу сесть писать, это такая цепочка – год в полумраке. Я не успела еще уйти от ужаса смерти Миши и Лены, как умер Брусникин. Прекрасный человек, с которым мы дружили. Потом убили режиссера Сашу Расторгуева, который помогал мне, пытался найти платные съемки. И в результате меня Вселенная накрыла убийством сына.
- В церковь ходите?
- Хожу, но не к иконам, а к той энергетике веры, которая там. Собираются люди верующие. Не все, но в основном. Народ в таком безнадежном состоянии, верить больше не во что.
- Вы писали недавно, что вор, который обокрал ваш домик, покаялся...
- Ну, нет, не покаялся, просто позвонил и признался, что украл телевизор. Ему, конечно, стыдно. Он в этот домик по таким сугробам пролазил, по пояс. У меня есть прошлое, и есть люди, которые всплывают из этого прошлого, и я пытаюсь им помочь. Я верю, что можно изменить кого-то, но чаще попадаются неблагодарные, которые раз приехали, увидели, поняли и пошли дальше по своей тропе. Но в данном случае еще и наркотики были замешаны. У наркоманов сознание меняется, они не соображают, что делают. Хотя, когда я им помогала, поддерживала, этот человек ужасно хотел никогда не колоться, ужасно. Но их общество так устроено, что хочешь – не хочешь, тебе будут звонить, тебя будут поднимать откуда угодно.
- А есть примеры людей, которые бросили?
- Есть. Про мужчин подробно не скажу, но есть несколько реальных людей. А девчонок близко знаю, которые вышли и с 2003 года не колются, обрели семьи. Есть надежда, что это исправимо, когда человек сам для себя в голове говорит – нет. А они себе дают обратные установки: я не могу, у меня не получится. Еще один нюанс здесь есть. Человек, который с этим столкнулся, снова возвращается в этот круг. Нормальным людям он не нужен. И начинается все заново. Наркоманы тянутся друг к другу. Надо обходить друг друга, это единственный шанс спастись.
«Саша Петров сказал: «Я так вас полюбил!»
- На фото в ваших соцсетях мы заметили одного очень популярного молодого актера...
- Сашу Петрова! Очень скромный и веселый парень, очень хороший. Конечно, все это хулиганство, которое мы видим в фильмах – может, и про Сашу, но утрированно. Я была у него на спектакле недавно, он играет Гамлета в театре Ермоловой, он – прекрасный актер и человек. Когда уже была шапка – то есть закончились съемки, мы собрались в ресторане, он сказал: «Я так вас полюбил». А я говорю: «Я тебя тоже». Да, мне везет на хороших актеров, я со многими снималась. У меня нет агента, мне очень сложно находить съемки. Есть агент, который меня не забывает, но она не специально для меня ищет. И на режиссеров везет. Один раз поработаю – и уже прекрасные отношения.
- Что за фильм, в котором вы снимались вместе с Петровым?
- Это фильм «Текст» - о парне, которого посадили ни за что, он пришел – у него умерла мама. И остальную свою жизнь он ведет по телефону своего друга. А сейчас мы уже с другой командой делаем документальный фильм про онкобольных заключенных. Да, в судах правит маразм. Когда 4-я стадия рака, и говорят: вы можете снова совершить преступления, мы вас не отпустим. Я против пыток, издевательств. Я даже человеку, который убил моего сына, не пожелала бы этого в тюрьме...
Марина Клещева с Александром Петровым (справа) на съемках фильма «Текст»
- Поступают ли предложения сняться в рекламе?
- Поступают, но я смотрю, какая реклама. Мне часто приходят предложения прорекламировать лекарства. Отвечаю, что неизвестные мне препараты рекламировать принципиально не буду. И даже крема. Потому что у людей организмы разные и восприятие разное. И даже препараты, которые вообще безвредные, но и не полезные – не буду. Люди выкидывают большие деньги за воду. Я отказываюсь. Ну, может, какой-то фен, который я попробую на себе сама, хотя мне не на чем, или чай, который я попила. Я не хочу врать. Эта реклама меня и так убивает. Какие-то препараты сажают печень здорово, а их рекламируют. Я не хочу быть причастной к чему-то такому... Мы и так жрем в этих магазинах непонятные продукты. Пивко могу отрекламировать, все равно его пьют ребята.
- Несмотря на все перипетии, вы очень стильно сейчас выглядите...
- Да не, я разная бываю, зависит от настроения. Да, мне стало легче ходить. Я ходила как бабка старая, потому что сахар 33... Нет, когда 33 – я уже пошла в больницу, но я думаю, что он много лет рос. Сама я не интересовалась, никто пинка не давал. Буквально вчера меня встретил старый друг и сказал: «Ты не меняешься». Просто был отрезок времени, когда я очень поправилась и была очень больная, хоть и не знала об этом сама. Мне было тяжело дышать, я не знала, что надеть. Я не зацикливаюсь на диабете, не хожу с перекусами. Если не хочу есть, меня ничем не заставишь. А когда чувствую тремор – побежала, булку купила, все нормально.
«Я не хочу отчебучивать»
- У вас есть серьезные поклонники?
- Меня очень любят, да. Но и боятся. Даже режиссер-девочка пишет мне: «Ой, я вас увидела, но испугалась подойти». Не надо меня бояться. Я – простая баба из Серпухова, совершенно. Не надо просить у меня денег, потому что у меня их нет.
- А совета попросить?
- У меня спрашивают, но не всегда я могу дать правильный совет. Я не берусь быть психологом для каждого человека. Могу поддержать, успокоить, если человек просит. Просто в свое время я была со своими советами очень навязчивой. Потом поняла, что мои советы не нужны. Человек просто спрашивает, чтобы спросить, а дальше делает по-своему. Если просят, могу поддержать, а дальше – сам. Недавно переписывалась с девочкой с Украины. У нее совершенное женское одиночество, хотя есть мама и ребенок. Все равно женщине нужна любовь. Я с ней полночи переписывалась, заставила ее подойти к зеркалу, сказать, что она самая прекрасная... Вот такие бывают заскоки! Наверное, открою горячую линию, хоть деньги буду зарабатывать, а то все бесплатно.
- Все-таки странно, что вас боятся...
- Мне актер один сказал, что я – тиран, и он меня боится. Я не ору, но могу жестко сказать. Я делала презентацию, ставила сказку в стихах, а автор книги пытался все время зайти, подсказать, как надо. Я его осаживала. В результате огромный Сережа Букреев, на котором я люблю висеть, сказал: «Марина, ты – тиран, я тебя боюсь». Но он-то с любовью это сказал, а вообще, бывает неприятно, когда на тебя смотрят, как на бывшую зечку, которая может что-то отчебучить. Да не могу я отчебучить. Не хочу чебучить. Я живу, как все люди, и ругаюсь, как все люди, никак не иначе. Конечно, если ко мне подкатит какой-то распальцованный со своими претензиями, я буду разговаривать с ним на его языке, слава Богу, я это умею, потому что в жизни иногда это надо.
- Вы ведете активную жизнь в соцсетях – пишете, комментируете. Зачем?
- Как мне одна знакомая написала: «Марина, я была на краю депрессии, но я на вас смотрю – и это меня вдохновляет и заставляет жить». Я потому и пишу. Не чтобы пожаловаться, что у меня сына убили, а чтобы люди видели, как можно, чтобы учились работать с собой сами. Фото могилы я выкладывала, потому что на похороны люди деньги собирали, и мне надо было показать, куда эти деньги пошли. Я – человек судимый. Да если бы даже и не судимый – надо отчитаться.
Зрители часто пишут: «Марина, вы меня вдохновляете». Вот это меня держит сейчас. Для себя нет сейчас мечт, целей. Но все равно, пошла отучилась на водительские права, потому что надо. Потому что понимаю, что нет вокруг мужчин, которые будут мне помогать. Друзья – в Москве, а я человек простой, мне надо строить дом. Я поняла, что мне надо идти учиться водить. Очень долго искала машину, подержанную, конечно. Сейчас нашла. Мне надо мешок цемента довезти, чтобы никого не просить. Я устала быть бездомной. У меня есть прописка, но нет жилья, а старость – не за горами.
- Верите, что все испытания посылают свыше?
- Что-то там есть, что направляет нас, но мы сами строим свою судьбу. Сами выбираем. Я сама в эту яму лезла. Дорог-то очень много. Бывает, умышленно, а бывает, кажется, что дорога нормальная, а выходит, что нет. Главное – вовремя это понять.
Материал из газеты ОКА-ИНФО
