Маргарита Грачева рассказала, как ее любящий муж превратился в садиста.
11 декабря прошлого года житель подмосковного Серпухова Дмитрий Грачев отвез свою жену Маргариту в лес, перевязал ей руки жгутами и стал бить по кистям топором. О том, что супруг сделает это, Маргарита и не предполагала, хотя оба уже находились в стадии развода, воспитывали двоих детей. Маргарита рассказала журналистам, как ей живется с протезом, почему она просит не трогать ее за руку и как ее муж превратился в садиста.
Маргарита говорит, что проблемы в их семье начались летом прошлого года. Они с Дмитрием жили вместе, но отношения уже было сложно назвать хорошими:
Всё началось прошлым летом. К тому моменту мы с Дмитрием были женаты пять лет, у нас было двое детей. Мы жили в одной квартире, но быт уже вели раздельно. Конечно, иногда ссорились — все ссорятся. Но я никогда не уходила к маме. Он тоже из дома не уходил — только вдруг начал меня игнорировать. В то время я попала в автомобильную аварию (я была за рулём и в меня врезались) — ему было всё равно. Я впервые организовала на работе масштабный конкурс — он не пришёл меня поддержать. Вдобавок стал придумывать дикие вещи — например, что младший сын не от него. Или если я надевала нижнее бельё одного цвета, он говорил, что у меня любовник.
Маргарита не хотела скандалить, а просто подала на развод. Это взбесило Грачева.
Он ждал от меня ответных эмоций, у него кипело, он хотел меня задеть. Но к октябрю во мне как будто что-то перегорело окончательно — не хотелось трепать себе нервы, да и было уже всё равно. Я подала на развод. Когда он узнал об этом, избил меня, порвал мой паспорт и вещи, выкинул косметику. Собственно, с того момента, как я сказала Дмитрию, что хочу развестись, и начались все эти страшные события. Многие думают, что он меня бил, а я была жертвой и терпела. Нет, до развода ничего такого не было. Потом по моей просьбе он съехал из однокомнатной квартиры, где мы жили вместе с детьми. После того как мы разъехались, машина осталась у Дмитрия. Замки в квартире я поменяла.
Маргарита рассказывает, что какое-то время не ездила с мужем в машине, хотя добираться с детьми до сада было очень неудобно. Автомобиль остался у Дмитрия. Чтобы снова не ругаться, Маргарита не поднимала эту тему — хотела, чтобы и после развода они могли вместе дружно воспитывать сыновей.
10 ноября он первый раз вывез меня в лес и угрожал ножом. Многие спрашивают, почему я села к нему в машину. Я не садилась — он затащил меня и заблокировал двери, кричать и сопротивляться было бесполезно. После этого я написала заявление участковому. Участковый его принял, но перезвонил мне только через двадцать один день, в начале декабря. Каких-то конкретных мер он не принял. Думаю, что после этого случая Дмитрий убедился в своей безнаказанности и стал продумывать план мести. С того дня мы с мамой стали созваниваться каждый день утром и вечером. У неё и моих коллег был номер его машины. Я предупреждала, что если вдруг к девяти утра не приеду на работу, чтобы меня начинали искать. Утром 11 декабря, когда я на работу не пришла, мама звонила в полицию и дежурному по городу, просила найти машину. Но быстрых мер никто предпринимать не собирался. Спросили лишь: «По какому адресу он её не довёз?»
11 декабря Дмитрий сам предложил отвезти детей в сад. Последнее время он был дружелюбным и вежливым — Маргарита стала думать, что все пошло на лад. Но, как оказалось, она чудовищно ошибалась:
11 декабря мы отвезли детей в сад на его машине, он обещал потом добросить меня до работы. Перед этим мы заехали к моей маме за чемоданом, потому что 14 декабря я с детьми и мамой должна была ехать на родину Снегурочки, в Кострому, отмечать день рождения старшего сына — ему исполнялось пять лет. Я хотела убрать чемодан в багажник, но Грачев сказал: «Положи назад». Тогда я не знала, что в багажнике уже лежат топор и жгуты. Я села в машину. Он отобрал у меня телефон, заблокировал двери. И мы поехали. Но не на работу, а в лес. В лесу мы были полтора часа. Вдаваться в подробности я не хочу. Но даже тогда он проверил, какие на мне трусы и лифчик — хорошо, что они были не из одного комплекта, а то, наверное, он сделал бы со мной ещё что-нибудь. Перед тем как пустить в действие топор, он перетянул мне руки жгутами, чтобы я не умерла. Не из жалости. Во-первых, убийство — это уже другая статья УК. Во-вторых, он знает мой характер: на тот момент для меня получить инвалидность было хуже, чем умереть. Я считала и считаю, что самое главное — чтобы все были живы и здоровы, а остальное можно исправить или преодолеть. Он знал, сколько можно держать жгуты (подготовился заранее) и следил за временем. Помню, что минут через сорок, уже в машине, я сказала, что не чувствую рук, а он ответил: «Нормально. Час тридцать можно держать». Он отвёз меня в больницу — это, как и покупка топора, заранее продуманная и спланированная мера: за явку с повинной убирают треть срока. Вот это страшно — спланировать и жить с этим, улыбаясь мне и детям.
Маргарита вообще-то всегда боялась вида крови и даже при сдаче анализов падала в обморок. Но в тот страшный день она все время была в сознании. Когда Грачев привез ее в больницу, даже разговаривала с врачами.
Сейчас у меня появился ещё и панический страх перед жгутами: когда медсестра перетягивает мне руку, чтобы взять кровь из вены, они настолько сужаются, что их невозможно найти иглой. Сознание я потеряла уже в больнице — и то после того, как донесла основную информацию: продиктовала номер мамы, попросила врачей развязать жгуты и объяснила, как снять белье. Бюстгальтер у меня был со сложной застежкой, я сказала: «Режьте». И отключилась. Правая кисть висела на кусочке кожи, но восстанавливать ее было не из чего. Левой кисти не было, ее части остались в лесу, были очень серьезные травмы: восемь переломов, повреждение вен, сосудов, сухожилий. Шансов найти кисть не было, но, к счастью, часов через пять ее обнаружили. К тому моменту мне уже сформировали культю — зашили сосуды и всё остальное. Ждать не могли, врачи спасали мне жизнь. Операция в Серпухове длилась пять часов, в Москве — десять.
Маргарита отмечает: на удачу, на улице была нулевая температура. Уже при минус двух наступает обморожение и некроз тканей, при плюс двух у нее началось бы разложение и отрубленную левую руку не удалось бы спасти. Ноль — идеальная температура для сохранения конечности.
Суд трижды отказывал мне в том, чтобы лишить его родительских прав. Три заседания проходили в Серпухове. На третьем вынесение решения отложили до вынесения основного приговора, а я хотела лишить его прав раньше, потому что несовершеннолетние дети — еще одно смягчающее обстоятельство, и потому что считаю, что садист не может быть хорошим отцом. Затем дело отправили в Московский областной суд на апелляцию, потом снова вернули в Серпуховский суд на рассмотрение. И вот 27 сентября с пятой попытки его лишили родительских прав. Думаю, он будет подавать на апелляцию.
Маргарита не видела бывшего мужа с того самого дня. Их брак был расторгнут уже в январе, когда Дмитрий был в СИЗО. Грачева писала Путину с просьбой ужесточить Дмитрию срок и обеспечить безопасность их семье. Ее мама тоже писала во все инстанции. Им ответили, что суды — отдельная организация, вне компетенции президента. И сделать ничего нельзя.
До сих пор Маргарите регулярно делают операции. Каждый раз — под наркозом. Ее левая рука сейчас работает процентов на 20.
Сейчас делали надрезы для освобождения мышц-разгибателей, до этого — для сгибателей. Ближайшая операция через полгода: будут освобождать сухожилия от послеоперационных рубцов. Но каждая операция — это новые швы, а значит, новые рубцы. И, конечно, каждый раз делают наркоз. В моем случае выбирать не приходится. То, что я сейчас могу делать левой рукой — это уже круто. Когда ее пришивали, вероятность, что она вообще приживется, была очень низкой.
Сейчас у Маргариты два бионических протеза для правой руки. Датчики от них подсоединяются к мышцам предплечья и реагируют на сигналы, которые посылает мозг: нужно представить, что сгибаешь пальцы и они сами согнутся.
Но всё не так просто: когда волнуешься, сигнал может не дойти до руки. Недавно ко мне в больнице подошел мужчина, спрашивает: «Можно пожать вам руку?» Я пожала, а разжать не могу — занервничала, наверное. Потом успокоилась и отпустила. Не надо подходить ко мне с такими просьбами, пожалуйста: я очень спокойно отношусь к таким вещам, но по десять раз за день бывает тяжело. Вы же не просите других людей потрогать их руки.
Раньше Маргарита была правшой, теперь может работать обеими руками. Говорит, что страдает от того, что многое не может делать так, как раньше.
Вилку и ложку держу в правом протезе. Для левой у меня есть специальная ложка на резинке, иногда ем ею. Первое время сообщения на планшете печатала локтем. Сейчас уже набираю на телефоне пальцем левой руки, потому что сенсор не реагирует на протез. Я не умею писать и мне очень важно восстановить этот навык. Люблю бумажные книги — первое время страдала, что не могу переворачивать страницы, а сейчас купила сразу шесть книг. Однажды пыталась открыть пластиковую коробку с черникой — не получилось, кинула её в стену. Пуговицы пока не умею хорошо застёгивать, но уже получается лучше — а пока пользуюсь специальным приспособлением. Умею застёгивать молнии, но с каждой новой нужно учиться заново. Есть штука, чтобы колготки надевать, хочу её заказать. Можно, конечно, покупать брюки на резинке и свитер без застёжки, но я не хочу себя ограничивать. Могу подводить карандашом брови, красить ресницы. Но не могу завязывать волосы ни резинкой, ни заколкой — как женщина, очень страдаю.
При этом девушка не скрывает: протез — это не рука. И ей, как человеку, который когда-то мог двигаться без сложностей, сейчас непросто.
Протез — это круто, но это вообще не рука. У человеческой руки более ста захватов, у «руки робота» — восемь. Разница значительная, но для протеза это пока максимум возможностей — с ним я могу застёгивать молнию, сжимать кулак. Он дорогой (четыре миллиона рублей) и очень хрупкий, через три года его надо будет менять. С августа он в Германии на ремонте: я надевала штаны и сломала указательный палец. Ремонт стоит больше 130 тысяч рублей, я делаю его на деньги, которые присылали люди — спасибо всем. У второго протеза только один хват, им я могу держать вилку или ложку, подметаю. Он у меня на каждый день. А тот, красивый, на выход, как вечернее платье. Для человека, который родился без рук, протез — это действительно круто. А у меня были руки, мне есть с чем сравнивать. Врачи удивляются, почему не радуюсь маленьким победам, а я пока кулак левой руки сжать не смогу, не буду считать это победой.
Пока Маргарита в больницах, сыновья с мамой. Но в будущем Рита планирует вернуться в свою квартиру. Девушка планирует работать и заниматься чем-то, что связано с творчеством или инвалидами. Девушка признается: за все это время она плакала раза три: один раз — потому что была в больнице и пропустила утренник в детском саду у детей.
Не вижу смысла плакать, только время терять. Руки от слез не отрастут. Я думаю о настоящем и о будущем. Самое важное сейчас — мое здоровье. Думаю, его раздражает, что я улыбаюсь. И что мне руку пришили, наверное, злит. Наверное, он рассчитывал на другое: я не знала, что руки пришивают и он тоже. Если бы знал, то рукам пришлось бы ещё хуже. А вообще я не знаю, о чём он тогда думал: папа в тюрьме, мама с инвалидностью, а дети с кем? Знаю, что он спрашивает обо мне у следователя. Считаю, что он ни в чём раскаивается — наоборот, уверен, что всё сделал правильно и даже доволен собой.
Психологи предупреждали ее маму: девушке нелегко, ей нужно за Ритой следить. Но жертва садиста уверяет: она хочет жить и волноваться о ней не стоит.
Общалась я только с детским психологом во время процесса по лишению родительских прав. Спрашивала, что сказать детям об отце, о том, где он. Она предложила сказать, что папа маму обижал, поэтому мы не общаемся. Я так и говорю. Как сказать им правду, не знаю — это слишком жёстко, даже если не раскрывать подробности. Не хочу, чтобы они решили отомстить ему. Но всё равно дети должны это узнать от меня, а не от других. И вообще в Серпухове меня все знают. Наверное, придётся переезжать. Слишком много внимания.
Многие российские организации по борьбе с насилием предлагали Маргарите стать их «лицом». Однако девушка считает, что ей нужно для начала решить свои проблемы, а затем уже помогать другим. Своего мужа она никогда не простит — уверена в этом окончательно и бесповоротно:
Моему бывшему мужу, конечно, нет оправданий. Но у меня нет к нему ненависти. Может, это странно. Я не хочу тратить на это силы, они мне нужны для восстановления здоровья. Я бы хотела, чтобы он понял, что совершил и жил с этим. Для меня это стало бы главным наказанием ему. Но это вряд ли, такие, как он, не меняются. Я абсолютно точно его никогда не прощу. Для меня этого человека не существует. Хочу, чтобы закон ужесточили: сейчас наказание не соответствует содеянному. И хочу, чтобы наказали не его одного, а всех мужчин, которые прибегают к домашнему насилию. Таких историй очень много. И отсидеть за это три года, а то и меньше, или не отсидеть вообще — неправильно.
Источник:
